Уважаемой Gwirith

Чем именно устарел Уэллс? Ну хотя, кому как.....просто он мне как родной) У меня дома 14 томов....поэтому его творчество занимает в моей жизни определенный период, с него начался мой интерес к другой литературе...
Он был противником технического прогресса, эта идея во многом схожа с идеями, выдвигаемыми в песнях в стиле viking - metal. Что-то типа того, что люди забыли откуда пришли и что они зависимы от техники, что техника разрушает человеческий фактор и превращает человека в "существо".
Помоему, очень актуально)

Кстати, если кто читал что-то из Чака Паланика, поделитесь мнением))))
И кто, что в школе еще с удовольствием читал? Я "Мастера и Маргариту" и "Преступление и наказание".

Интересно, почему все девушки любят "Мастера и Маргариту". Я не стал эту книгу тупо читать, по религиозным сооброжением.

Поверь, идеи и мысли, выдвинутые в МиМ весьма и весьма далеки от идей церкви, которая кстати признал Булгакова одержимым бесами. :diablo:  girl_devil

А я христианка, и прочитала МиМ совершенно спокойно. Ничего особенного, веросбивающего там нет, в этом смысле Достоевского и Толстого страшнее читать.
И вовсе МиМ не любят читать девушки, просто, видимо, девушки читают больше парней и Бьярни попадались именно начитанные.

...p.s. не надо пытаться со мной поговорить о моральной стороне вопроса  . пожалейте свои уши.....
ооо!!! да ты аморальна! 

А мне в "МиМ"    тока название нравится - а вот коты-бегемоты не для меня! 

Ну вы еще не забывайте о ситуации в России на момент написания "МиМ".....образы Воланда и всех остальных персонажей - образы, обличающие пороки общества на тот момент....бюрократия, квартирный вопрос....три параллельных мира, созданные Булкаковым несут в себе больше смысла, чем кажется.....

Воланд - это только на первый взгляд персонаж, списанный с дьявола...на самом деле он, как зеркало, отражающее изнанку общества....возможно, суть дьявола здесь тоже не маловажна, хотя в христианской традиции Дьявол - абсолютное зло......

Но я больше склоняюсь к идее, выдвинутной Толкином в своих произведениях, о том, что абсолютного зла нет....ведь сердца Саурона и Мелькора не всегда были черными.....

Безумно понравились саксонские баллады В. Скотта, немножко пофлудю:

Для NT персонально:

ГЛЕНФИНЛАС, или ПЛАЧ ПО ЛОРДУ РОНАЛДУ

                                       
                     О, скорбный час! О, скорбный час!
                     Туманит горе нам глаза!
                     Навеки вождь покинул нас,
                     Могучий дуб сожгла гроза.

                     Враги дрожали пред тобой,
                     Сын Гильенора, Роналд наш:
                     Бил прямо в цель твой лук тугой,
                     Не знал пощады твой палаш.

                     И горек плач саксонских вдов
                     В краю, где Тиза плещет вал,
                     Где ты, низринувшись с холмов,
                     В бою мужей их побеждал.

                     А в мае Роналда костер
                     Всех ярче пламенел средь тьмы,
                     И весело звучал наш хор,
                     И до утра плясали мы.

                     Для нас был Роналд крепкий щит,
                     Спокойно жили стар и млад...
                     О, как теперь душа скорбит:
                     Он не воротится назад!

                     К нему однажды старый друг
                     Приехал с дальних островов,
                     Чтоб вместе скоротать досуг
                     Охотою в глуши лесов.

                     Гость Роналда, отважный Мой,
                     Был дивным даром награжден:
                     По арфе пробежав рукой,
                     Грядущее провидел он.

                     Заклятья он такие знал,
                     Что отступал пред ним злой дух,
                     Такие песни он слагал,
                     Что устрашался смертных слух.

                     Тех чудных песен волшебство
                     Сзывало мертвых из могил,
                     И прозревал он смерть того,
                     Кто был еще в расцвете сил.

                     И вот, наскучив есть и пить,
                     Решили как-то поутру
                     Вожди оленя затравить
                     В глухом гленфинласском бору.

                     Нет с ними слуг, дружины нет,
                     Чтоб на охоте их беречь:
                     Одежда их - шотландский плед,
                     А верный страж - шотландский меч.

                     Три летних дня в лесу густом
                     Летают стрелы и поют,
                     И вот охотники вдвоем
                     Несут добычу в свой приют.

                     Гленфинласский угрюмый бор
                     Один ту хижину стерег;
                     С ней вел немолчный разговор
                     Монейры сумрачный поток.

                     И мирны были небеса,
                     И был покой земли глубок,
                     И летняя легла роса
                     На мох, на вереск, на песок.

                     Сквозь дымку серебристых туч
                     Пробилась бледная луна
                     И бросила неверный луч
                     На лес, на Кэтрин-лох она.

                     Беседуя, вожди едят -
                     Настрелянная дичь вкусна, -
                     У Роналда сверкает взгляд,
                     И он за Моя пьет до дна.

                     "Чего нам здесь недостает,
                     Чтоб стал блаженным этот час?
                     Девичьих вздохов, льющих мед,
                     Горячих уст и томных глаз.

                     Взрастил Гленгайл, гордец седой,
                     Двух дочек, наших гор красу,
                     Они сегодня, встав с зарей,
                     Вдвоем охотятся в лесу.

                     Мила мне Мэри с давних пор,
                     И хитрую я вел игру,
                     Но слишком зорок Флоры взор -
                     Как страж, она хранит сестру.

                     Уйду я с Мэри далеко,
                     Ты ж Флоре преподашь урок,
                     Чтоб поняла, как нелегко
                     Упрятать сердце под замок.

                     Чуть арфы прозвучит напев,
                     Взволнованна, упоена,
                     И Мэри и меня презрев,
                     Вся обратится в слух она,

                     Потом склонится головой
                     На ложе из душистых трав...
                     И тут поверит даже Мой,
                     Что был отшельник Орен прав!"

                     "Мир для меня уныл и пуст
                     С тех пор, как Морны взор угас:
                     В нем больше нет горячих уст,
                     Медовых вздохов, томных глаз.

                     В тот день я стал к надеждам глух.
                     Когда ж коснулся струн рукой,
                     Провидчества жестокий дух
                     Скорбящей овладел душой.

                     О, дар разгневанных небес -
                     Прозрение грядущих бед!
                     С ним проблеск радости исчез,
                     С ним помутился белый свет!

                     Ты в Обене ладью видал -
                     Над ней свод неба голубел...
                     А я у колонсейских скал
                     Уже ее в обломках зрел.

                     Ты помнишь, как с бенморских круч
                     Твоей сестры спускался сын?
                     Он шел, отважен и могуч,
                     Войной на жителей долин.

                     Лавиной воины неслись,
                     Сверкали звонкие щиты,
                     И пледы по ветру вились,
                     И Фергюсом гордился ты.

                     А я - я видел крови ток,
                     И слышал смертной муки стон,
                     И знал - его настигнет рок:
                     Он будет копьями сражен.

                     Ты хочешь, чтоб отдался Мой
                     Утехам легким, не любя,
                     А он сейчас, о Роналд мой,
                     В тоске и страхе за тебя.

                     На лбу твоем холодный пот,
                     Твой ангел плачет, духи зла
                     Ведут свой хоровод, и вот...
                     Но дальше все сокрыла мгла".

                     "Сиди один и брови хмурь,
                     Пророк напастей и невзгод...
                     Я не боюсь грядущих бурь,
                     Когда так ясен небосвод!

                     И пусть правдив твой приговор -
                     Страх не проникнет в грудь мою:
                     Отважно примет Гильенор
                     От вражьих копий смерть в бою.

                     Легла роса, сгустился мрак,
                     И Мэри ждать уже невмочь..."
                     Он свистнул весело собак
                     И, не простившись, канул в ночь.

                     Медлительно текли часы,
                     Багрово тлели головни,
                     И вот скуля вернулись псы,
                     У ног вождя легли они.

                     Где ж Роналд? Полночь. Тьма кругом.
                     У Моя на душе тоска.
                     Склонившись перед очагом,
                     Он угли шевелит слегка.

                     Но что это? Шуршат кусты,
                     В рычанье псов - смертельный страх.
                     Они дрожат, поджав хвосты,
                     Шерсть дыбом встала на хребтах.

                     Открылась дверь. За ней - ни зги.
                     И арфа зазвучала вдруг,
                     И легкие слышны шаги,
                     Им вторит струн дрожащий звук.

                     При свете меркнущих огней
                     Увидел незнакомку Мой
                     В одежде листьев зеленей,
                     Всю окропленную росой.

                     Насквозь промокла от росы.
                     На шее - капель жемчуга.
                     Сушила золото косы
                     Красавица у очага.

                     И робкий голос прозвучал,
                     И был он пенья птиц нежней:
                     "Ты девушку не повстречал
                     В одежде листьев зеленей?

                     С ней вождь, прославленный герой,
                     Он по-охотничьи одет,
                     При нем палаш и лук тугой,
                     По ветру вольно вьется плед",

                     "Но кто же ты? Кто двое те? -
                     Мой спрашивает, побледнев. -
                     Зачем ты бродишь в темноте?
                     Не место здесь для юных дев".

                     "У Кэтрин-лох, меж мрачных скал,
                     Над синевой бездонных вод,
                     Наверно, замок ты видал?
                     В нем доблестный Гленгайл живет.

                     Я дочь его и в этот бор
                     С сестрой охотиться пошла.
                     Нам повстречался Гильенор...
                     Меня охота увлекла,

                     Я заблудилась... Ночь, темно...
                     О, помоги найти сестру!
                     Нечистой силы тут полно -
                     Одна, от страха я умру".

                     "Да, злобных духов здесь не счесть,
                     И, чтоб обычай соблюсти,
                     Молитву должен я прочесть;
                     Потом готов с тобой идти".

                     "Нет, прежде проводи меня!
                     Тебе ведь жалость не чужда:
                     Должна до наступленья дня
                     Я дома быть - не то беда!"

                     "Три "Отче наш" сперва скажи,
                     Три "Славься" повтори за мной,
                     Уста к писанью приложи,
                     И легок будет путь домой".

                     "И это рыцарь? О позор!
                     Ты мне и жалок и смешон!
                     Скорее воинский убор
                     Смени на черный капюшон.

                     А ведь задор в тебе кипел,
                     Не страшен был и самый ад,
                     Когда в Данлетмоне ты пел
                     Беспечной Морны томный взгляд".

                     Мой на мгновенье онемел,
                     И пламень сумрачный в глазах,
                     И щеки белы, словно мел,
                     А в сердце ненависть и страх.

                     "Когда я у костра без слов
                     Лежал, сказав "прощай" всему,
                     Не ветер ли тебя принес,
                     Не ты ль кружилась там в дыму?

                     Сгинь с глаз моих, изыди, тварь!
                     В тебе не смертных кровь течет:
                     Родитель твой - подземный царь,
                     А мать - властительница вод!"

                     И Мой лицом к востоку стал,
                     С лица откинул прядь волос,
                     Молитву трижды прошептал,
                     Заклятье трижды произнес.

                     И заиграл на арфе он -
                     Был мрачен тот напев и дик...
                     Какой в ответ раздался стон,
                     Как изменился девы лик!

                     Змеей виясь, она росла,
                     Коснулась крыши головой
                     И сгинула - как не была;
                     А вслед лишь ветра свист и вой.

                     И град пошел, и хлынул дождь,
                     Лачугу смыл воды поток,
                     Но невредим остался вождь:
                     Он и под ливнем не промок.

                     И хохот дьявольский потряс
                     Насупившийся темный лес,
                     Потом затих, вдали угас
                     Под сводом северных небес.

                     Едва он смолк, ударил гром,
                     И с кровью смешанная грязь
                     На угли очага ручьем,
                     Шипя и брызжа, пролилась.

                     Отрубленная голова
                     Упала наземь тяжело...
                     В глазах предсмертная тоска...
                     Багряный пот залил чело -

                     Чело бесстрашного вождя,
                     Того, кто нас на битву вел
                     И кто, с бенморских круч сойдя,
                     В смятенье повергал весь дол.

                     Монейры мрачной берега
                     И ты, Гленфинлас роковой,
                     Вовек охотника нога
                     Не потревожит ваш покой.

                     И путники в палящий день
                     Вас осторожно обойдут,
                     Затем что проклятая сень -
                     Лесных жестоких дев приют.

                     А мы - кто нас от бед спасет?
                     Кто поведет на бой с врагом?
                     О Роналд, Роналд, наш оплот,
                     Мы над тобою слезы льем!

                     О, скорбный час! О, скорбный час!
                     Туманит горе нам глаза.
                     Навеки вождь покинул нас,
                     Могучий дуб сожгла гроза.

      ВЛАДЫКА ОГНЯ

                    Внемлите, о дамы и рыцари, мне.
                    Вам арфа споет о любви и войне,
                    Чтоб грустные струны до вас донесли
                    Преданье об Элберте и Розали.

                    Вот замок в горах на утесе крутом,
                    И с посохом длинным стоит под окном
                    В плаще пропыленном седой пилигрим.
                    Прекрасная леди в слезах перед ним.

                    "Скажи мне, скажи мне, о странник седой,
                    Давно ли ты был в Палестине святой?
                    Какие ты вести принес нам с войны?
                    Что рыцари наши, цвет нашей страны?"

                    "Земля галилейская в наших руках,
                    А рыцари бьются в ливанских горах.
                    Султан навсегда Галаад потерял.
                    Померк полумесяц, и крест воссиял!"

                    Она золотую цепочку сняла,
                    Она пилигриму ее отдала:
                    "Возьми же, возьми же, о странник седой,
                    За добрые вести о битве святой.

                    Возьми и скажи мне, седой пилигрим,
                    Где славный граф Элберт? Встречался ты
                                                       с ним?
                    Наверно, он первым в ту битву вступал,
                    Где пал полумесяц и крест воссиял?"

                    "О леди, дуб зелен, покуда растет;
                    Ручей так прозрачен, покуда течет.
                    Ваш замок незыблем и горды мечты,
                    Но, леди, все бренно, все вянут цветы!

                    Иссушат морозы листву на ветвях,
                    И молния стены повергнет во прах,
                    Ручей замутится, поблекнет мечта...
                    В плену у султана защитник креста".

                    Красавица скачет на быстром коне,
                    (С ней меч - он сгодится во вражьей стране),
                    Плывет на галере сквозь шторм и туман,
                    Чтоб выкупить Элберта у мусульман.

                    А ветреный рыцарь не думал о ней,
                    Не думал он даже о чести своей:
                    Прекрасной язычницей Элберт пленен,
                    Влюблен в дочь султана ливанского он.

                    "О рыцарь, мой рыцарь, ты жаждешь любви?
                    Так прежде исполни три просьбы мои.
                    Прими нашу веру, забудь о своей -
                    Вот первая просьба Зулеймы твоей.

                    В святилище курдов над вечным огнем
                    Три ночи на страже во мраке глухом
                    Безмолвно простой у железных дверей -
                    Вот просьба вторая Зулеймы твоей.

                    Чтоб грабить страну перестали враги,
                    Мечом и советом ты нам помоги
                    Всех франков изгнать из отчизны моей -
                    Вот третье желанье Зулеймы твоей".

                    Отрекся от рыцарства он и Христа,
                    Снял меч с рукояткою в виде креста,
                    Надел он тюрбан и зеленый кафтан
                    Для той, чьей красою гордится Ливан.

                    И вот он в пещере, где ночи черней
                    Стальные порталы несчетных дверей.
                    И ждал он, пока не настала заря,
                    Но видел лишь вечный огонь алтаря.

                    В смятенье царевна, в смятенье султан,
                    Жрецы раздраженные чуют обман.
                    С молитвами графа они увели -
                    И четки на нем под одеждой нашли.

                    Он снова в пещере, во мраке немом.
                    Вдруг ветер завыл за дверями кругом,
                    Провыл и умолк, и не слышно его,
                    А пламя недвижно, и нет никого.

                    Над графом опять заклинанья творят,
                    Его обыскали от шеи до пят,
                    И вот на груди перед взором жреца
                    Крест, выжженный в детстве рукою отца.

                    И стали жрецы этот крест вытравлять,
                    А в полночь отступник в пещере опять.
                    Вдруг шепот он слышит над ухом своим -

                    То ангел-хранитель прощается с ним.

                    Колеблется граф - не уйти ли назад?
                    И волосы дыбом, и руки дрожат.
                    Но дерзкой гордыней он вновь обуян:
                    Он вспомнил о той, кем гордится Ливан.

                    И только сошел он под своды, как вдруг
                    Все ветры небес загудели вокруг,
                    Все двери раскрылись, гремя и звеня,
                    И в вихре явился Владыка Огня.

                    И все затряслось, застонало кругом,
                    И пламя над камнем взметнулось столбом,
                    И алая лава вскипела, горя,
                    Приветствуя громом явленье Царя.

                    Сплетенный из молний в тумане седом,
                    Был сам он - как туча, а голос - как гром,
                    И гордый граф Элберт, колени склоня,
                    Со страхом взирал на Владыку Огня.

                    И меч, полыхавший в лиловом дыму,
                    Ужасный Царь Пламени подал ему:
                    "Ты всех побеждать будешь этим мечом,
                    Доколь не склонишься пред девой с крестом".

                    Волшебный подарок отступник берет,
                    Дрожа и с колен не вставая. Но вот
                    Раскаты утихли, огонь задрожал,
                    И в вихре крутящемся призрак пропал.

                    Хоть сердце исполнено лжи, но рука,
                    Как прежде, у графа верна и крепка:
                    Дрожат христиане, ликует Ливан,
                    С тех пор как ведет он полки мусульман.

                    От волн галилейских до горных лесов
                    Песок самарийский пил кровь храбрецов,
                    Пока не привел тамплиеров в Ливан
                    Король Болдуин, чтоб разбить мусульман.

                    Литавры гремят, и труба им в ответ,
                    А копья скрестились и застили свет,
                    Но путь себе граф прорубает мечом -
                    Он жаждет сразиться с самим королем.

                    Едва ли теперь короля оградит
                    Его крестоносный испытанный щит.
                    Но тут налетел на отступника паж,
                    Тюрбан разрубил, перерезал плюмаж.

                    И граф покачнулся в седле золотом,
                    Склонясь головой перед вражьим щитом,
                    И только тюрбаном коснулся креста,
                    "Bonne grace, Notre Dame!" {*} - прошептали уста.
                    {* Смилуйся, божья матерь! (франц.).}

                    И страшные чары окончились вдруг:
                    Меч вылетел у ренегата из рук,
                    И молнии алой сверкнули крыла -
                    К Владыке Огня она меч унесла.

                    Железный кулак ударяет в висок,
                    И замертво падает паж на песок,
                    И шлем серебристый разбит пополам,
                    И смотрит граф Элберт, не веря глазам.

                    Упала волна золотистых кудрей...
                    Недолго стоял он, склонившись над ней:
                    Летят тамплиеры по склонам долин,
                    Окрашены копья в крови сарацин.

                    Бегут сарацины, и курды бегут,
                    Мечи крестоносцев им гибель несут,
                    И коршунов пища кровавая ждет
                    От дальних холмов до солимских ворот.

                    Кто в белом тюрбане лежит недвижим?
                    И кто этот паж, что простерт перед ним?
                    Не встать никогда им с холодной земли.
                    То мертвый граф Элберт и с ним Розали.

                    Ее погребли под солимской стеной,
                    А графа отпел лишь стервятник степной.
                    Душа ее в небе близ Девы парит,
                    А грешник в огне негасимом горит.

                    Поныне поют менестрели о том,
                    Как был полумесяц повержен крестом,
                    Чтоб дамы и рыцари вспомнить могли
                    Преданье об Элберте и Розали.

      БИТВА ПРИ ЗЕМПАХЕ

                         В тот год на липах у реки
                         Гудел пчелиный рой,
                         И говорили старики:
                         Запахло, мол, войной.

                         Глядим, на Виллисау, в дол -
                         Вся в пламени страна;
                         Эрцгерцог Леопольд пришел,
                         И с ним пришла война.

                         Австрийцы зря не тратят слов,
                         Их пыл неукротим:
                         "Мы всех швейцарских мужиков
                         Вчистую истребим".

                         Оружья звон и трубный стон
                         У цюрихских ворот,
                         И бархат вражеских знамен
                         Вдоль озера плывет.

                         "Эй, рыцари с низин, вы тут
                         Забрались в дебри гор,
                         Не ведая о том, что ждут
                         Вас гибель и позор.

                         Не будет вам пути назад,
                         Покайтесь-ка в грехах:
                         Вы попадете прямо в ад,
                         Затеяв бой в горах".

                         "А есть ли тут отец святой,
                         Чтоб исповедь принять?" -
                         "Нет, он ушел за край родной
                         С врагами воевать.

                         Он вас благословить готов
                         Железным кулаком
                         И отпущение грехов
                         Вам даст своим копьем".

                         Но вот уж начало светать,
                         Роса в лугах блестит...
                         И видят жницы - наша рать
                         У Земпаха стоит.

                         Люцерн собрал своих солдат,
                         И прочен их союз:
                         И каждый мужеством объят,
                         Любой из них не трус.

                         Из Заячьего замка граф
                         Эрцгерцогу сказал:
                         "У горца, видно, смелый нрав,
                         Хоть мал он, да удал".

                         "Граф Заячий, ты заяц сам!" -
                         Тут Оксеншерн вспылил.
                         "Что будет - мы увидим там", -
                         Граф едко возразил.

                         Идут, сомкнув ряды полков,
                         Австрийцы молодцы...
                         У остроносых башмаков
                         Обрублены концы.

                         Они друг другу говорят:
                         "Похвастать нечем тут...
                         Рассеять горсточку солдат
                         Не столь великий труд".

                         Швейцарцы стали в тесный круг...
                         Услышал бог бойцов,
                         И радуга блеснула вдруг
                         Меж темных облаков.

                         Сердца как молоты стучат,
                         И, ко всему готов,
                         Швейцарский двинулся отряд
                         В атаку на врагов.

                         Тут зарычал австрийский лев
                         И гривою затряс...
                         И стрелы, злобно засвистев,
                         Посыпались на нас.

                         Копье и меч - все в ход пошло,
                         Был этот бой жесток...
                         Немало рыцарей легло
                         Уже у наших ног.

                         Но враг незыблемо стоит:
                         Лес копий - словно вал...
                         Тогда отважный Винкельрид
                         Товарищам сказал:

                         "Есть дома у меня жена,
                         И маленький сынок...
                         Прокормит их моя страна,
                         Победы близок срок.

                         Колонны рыцарей тверды
                         Пока стоят в строю...
                         Но сквозь стальные их ряды
                         Я братьям путь пробью".

                         Он ринулся в австрийский строй
                         И смел и разъярен...
                         Всем телом - грудью, головой
                         Упал на копья он.

                         Пять копий раздробили шлем,
                         В бока вонзились шесть...
                         Но он смятение успел
                         В ряды австрийцев внесть.

                         Самоотверженный герой,
                         Он первый льва смирил...
                         Своею кровью край родной
                         Он к воле возвратил.

                         В брешь, что пробита смельчаком,
                         Ударили друзья,
                         Копьем, секирою, клинком
                         Коля, рубя, разя.

                         И устрашенный Лев завыл,
                         Еще держась пока...
                         Но Горный Бык его добил,
                         Вонзив рога в бока.

                         Знамена Австрии в пыли
                         У Земпаха, в бою...
                         Немало рыцарей нашли
                         Могилу там свою.

                         Да, был эрцгерцог Леопольд
                         Несокрушим на вид,
                         Но на швейцарцев он пошел
                         И в прах он был разбит.

                         А телка говорит быку:
                         "Ну как мне не грустить?
                         Чужак явился, чтоб меня
                         В долине подоить.

                         А ты ужасным рогом так
                         Его распотрошил,
                         Что уж на кладбище чужак,
                         Чтоб к нам он путь забыл".

                         Австрийский рыцарь, бросив бой,
                         Стремительно бежит.
                         Вот в Земпахе он со слугой
                         У озера стоит.

                         И кличет рыбака скорей
                         По имени Ганс Рот:
                         "За деньги, друг, нас пожалей,
                         И посади в свой бот".

                         Рыбак их вопли услыхал...
                         Награду взять готов,
                         Он сразу к берегу пристал
                         И принял беглецов.

                         Покуда ловко он гребет
                         Средь пенистых зыбей,
                         Вельможа знак слуге дает:
                         Мол, рыбака убей!

                         Рыбак, будь зорок! Быть беде!
                         Уже кинжал сверкнул,
                         Но Ганс увидел тень в воде
                         И челн перевернул.

                         А сам, вскарабкавшись на челн,
                         Их оглушил веслом:
                         "А ну-ка, похлебайте волн -
                         И марш на дно вдвоем!

                         Я нынче в озере поймал
                         Двух рыбок золотых:
                         Чешуйки блещут, как металл,
                         Да гниль внутри у них".

                         В родную Австрию спеша,
                         Гонец летит домой:
                         "Худые вести, госпожа,
                         Убит хозяин мой.

                         У Земпаха в крови лежит
                         Труп герцога сейчас..."
                         "О боже, - дама говорит, -
                         Помилуй грешных нас!"

                         Какой же бард был вдохновлен
                         Сраженьем у стремнин?
                         Альберт-башмачник звался он,
                         Люцерна гражданин.

                         В ту ночь, ликуя и смеясь,
                         Он эту песнь сложил,
                         Из жаркой схватки возвратясь,
                         Где бог нас рассудил.

З.Ы. Это не все баллады, кликайте и вам откликнется.